«Межсезонье»
16 декабря в Успенской среднеобразовательной школе в поселке Горки-2 пятнадцатилетний подросток Тимофей пришел в школу с ножом, спрашивал детей об их национальности, распылил перцовый баллончик и ранил охранника, затем догнал на лестнице 11-летнего ребенка, ударил ножом в шею и сделал селфи с телом убитого. На девятикласснике была футболка «No Lives Matter» (террористическая организация, выступающая за насилие и уничтожение человечества) и шлем с цитатой неонациста.
Сейчас школьник задержан, матери погибшего мальчика сообщили о трагедии не сразу, а лишь в тот момент, когда она пришла к зданию учебного заведения.
Председатель Комитета Госдумы РФ по защите семьи, вопросам отцовства, материнства и детства Нина Останина обвинила в бездействии администрацию школы. Депутат заявила, что подросток был в группе риска и нуждался в помощи, и это было очевидно. Останина также сообщила, что психологи в школах присутствуют номинально, но не выполняют свою работу должным образом.
Как это и бывает при любом нападении на школу, в случившемся начинают винить учителей и администрацию школы, охранное предприятие, школьных психологов, родителей подростков-агрессоров и соцсети. Parents также пытается разобраться в случившемся с экспертами Центра толерантности Еврейского музея, который системно занимается профилактикой ксенофобии и изучением механизмов радикализации.
Это хладнокровное и спланированное убийство. У подростка была экипировка, он искал жертв по национальному признаку, исполнил задуманное и сделал селфи с телом убитого. В пятнадцать лет человек понимает: если ударить ножом в шею — тот умрет. Он несет полную ответственность за свои действия.
Но если мы остановимся на этом, если скажем «он монстр» и закроем дело, мы не предотвратим следующую трагедию. Потому что следующий подросток уже смотрит те же видео, носит ту же символику и выбирает жертву. Понимание механизмов не означает оправдания, оно означает предотвращение.
Что мы знаем о том, как это происходит
Поведение каждого человека — это безмерно сложный синтез мотивов, эмоций, опыта. Мы не можем предсказывать действия других людей, но мы можем анализировать паттерны. И вот что показывает анализ этой трагедии (и сотен подобных случаев по всему миру).
У любого подростка есть три базовые психологические потребности:
Потребность в сопричастности
Подросткам нужно чувство «мы». Это нормально, это часть взросления — отделиться от родителей и найти свою группу. Но вот вопрос: какое «мы»?
В этой трагедии мы видим «мы» через противопоставление. «МЫ — белые, русские, местные» против «ОНИ — черные, евреи, мигранты». Символика на одежде, цитаты неонацистов, вопросы о национальности — все это знаки принадлежности к радикальному «мы».
Ксенофобия в подростковых группах передается как вирус. Друзья влияют на установки друг друга: один радикализованный подросток может заразить целую группу.
Могли ли взрослые повлиять на то, каким смыслом наполнится «мы» этого подростка? Да. Дали ли альтернативу — кружок, команду, сообщество, где «мы» не строится через ненависть к «они»? Вопрос открытый.
Потребность в определенности
Подросткам нужна предсказуемость. Понимание причин и следствий дает чувство безопасности перед лицом тревожного будущего. Это тоже нормально. Но экстремистские идеологии предлагают опасно простые ответы. «Это черное, это белое», «Я знаю, кто виноват во всех бедах», «Проблема в них».
Ксенофобское мышление — это не сложность мироустройства, а примитивизация. Мир раскладывается на «свои-чужие», «хорошие-плохие», «достойные жить и недостойные».
Могли ли взрослые дать подростку достаточно безопасности, структуры, понимания, чтобы ему не пришлось искать определенность в идеологии геноцида? Да. Дали ли? Очевидно, нет.
Потребность в признании
Подростки хотят быть заметными, значимыми, уважаемыми. Это универсальная потребность взросления. И вот здесь кроется самое страшное. Подросток снимал убийство на видео, транслировал в интернет и получил свою «минуту славы». Его манифест теперь будут изучать специалисты. Он существует, его видят, его помнят.
Убийцы и террористы это знают. Именно поэтому они оставляют манифесты, снимают видео и выбирают резонансные цели.
Можно ли было дать подростку иные способы почувствовать, что он видим, уважаем, что он существует? Да. Дали ли? Видимо, нет. И теперь мертв 11-летний ребенок.
Почему психологи «не заметили»
Этот вопрос задают многие, давайте разберемся в нем честно. Подростки, совершающие такие преступления, часто относятся к «невидимым» детям. Не хулиганы, не отличники, где-то посередине. Тихие и незаметные, которых в каждой школе сотни. Большинство из них не убивают, но некоторые, ко всеобщему ужасу, да.
Что могло насторожить? Из известной нам информации — прогулы и шутки о нацизме. В каждой шутке есть доля правды. То, о чем человек шутит, отражает то, что его интересует.
Могли ли психологи что-то изменить
Теоретически да, и должны были, но на практике все сложнее. В обычной российской школе на 800-1000 учеников приходится один психолог (если он вообще есть). Он физически не может настолько часто общаться с каждым ребенком, чтобы понять, о чем тот обычно шутит.
Могли ли это заметить учителя, классные руководители, родители? Да.
Должны были? Да.
Заметили ли? Очевидно, нет.
Здесь вопрос не только профессиональной компетенции отдельных людей, здесь вопрос системы, которая очевидно не работает.
Кто виноват: системный анализ
Подросток
Он сделал выбор, он спланировал убийство, он исполнил его. Он несет полную ответственность. Наличие травмы, психопатологии или радикализации в сети не освобождает от ответственности. Миллионы подростков живут с этим и не убивают.
Семья
Где были родители, когда подросток носил шлем с цитатами неонациста? Где они были, когда он вел телеграм-канал? Где они были, когда он шутил о нацизме?
Родители — это первая линия защиты. Да, у них часто нет времени, ресурса, умений, чтобы выполнять эту задачу. Это не снимает ответственности, но это указывает на то, что семьям тоже нужна поддержка.
Школа
Подросток учился там девять лет, а значит девять лет у педагогов была возможность заметить. Но школьная система не заточена под раннее выявление радикализации.
Каждой школе необходимо:
Достаточное количество психологов.
Программы против буллинга и ксенофобии.
Обучение педагогов распознаванию знаков радикализации.
Безопасное пространство для подростков из «группы риска».
Сейчас мер, как и психологов в школах, недостаточно.
Платформы
Это места, где подросток вел канал, где он потреблял контент. Все платформы знают, что происходит, но модерация недостаточная, и она чаще реактивная, чем проактивная. Контент удаляется только после жалобы или произошедшей трагедии, а не до того, как его увидят тысячи подростков. Контр-аргументы против деструктивного контента работают слабо, потому что экстремистский контент использует те же ключевые слова, и алгоритмы все равно приводят пользователей на нужные каналы.
Общество
Взрослые, транслирующие ксенофобию на уровне бытового расизма, анекдотов, новостей. Взрослые, делящие людей на «своих» и «чужих». Взрослые, говорящие из газет, из телевизора, из автобусов и электричек: «Это из-за мигрантов».
Подростки слышат и усваивают. Когда взрослые транслируют ксенофобные нарративы, дети считывают их как норму.
Что можно предпринять
Поведение каждого человека уникально. Мы действительно не можем предсказывать действия других. Но мы можем создать условия, в которых подростку не нужно убивать, чтобы почувствовать себя видимым, значимым и понятым.
Нормальные подростковые потребности существуют у всех, но не у всех они превращаются в идеологию убийства и расовой ненависти. Разница в том, что происходит вокруг: в семье, в школе, в обществе, в интернете.
Что мы можем сделать:
Не закрывать глаза. Если подросток в вашем окружении говорит о насилии, ксенофобии, «справедливом возмездии» — это не «подростковый максимализм», это красный флаг.
Сообщать школьному психологу, классному руководителю, в правоохранительные органы. Да, неудобно. Но 11-летний ребенок мертв. Сравните это с чувством неудобства, которое вы испытаете, если проявите чрезмерную бдительность.
Требовать изменений. От школы — программ психологической помощи, от государства — законов и финансирования, от платформ — ответственности, от себя — такой же ответственности.
Подросток не «жертва обстоятельств», он — продукт системы, которая пропустила сигналы. Система виновата, но это не снимает ответственности с него. И если ее не изменить, следующий Т. или К. или О. уже смотрят видео, распространенное по Сети, носят эту символику и выбирают жертву.
Максимальный срок за такое преступление — 10 лет
Независимо о того, какими были мотивы напавшего на 11-летнего ребенка девятиклассника, против него возбуждено уголовное дело по ч.1 ст. 105 УК РФ, а также ч.3 ст.30, ч.2 ст. 105 УК РФ — подготовка к убийству и покушение на убийство двух и более лиц.
В разговоре с учителем, зафиксированном на видео, 15-летний Тимофей заявляет: «Мне все равно пожизненное сидеть». На самом деле за совершение указанных преступлений для несовершеннолетних в возрасте от 14 лет до 18 лет предусмотрен максимальный срок лишения свободы 10 лет. Даже если будут установлены мотивы национальной ненависти, в действиях обвиняемого, то предельный срок все равно не превысит эту отметку, так как это максимальный срок, который может быть назначен несовершеннолетнему, даже при наказании по нескольким преступлениям.
